Ц Е З А Р Ь

«Человек берёт себя с собой, когда он путешествует,

здесь он и выходит за свои пределы...»

Эрнст Симон Блох

-Цезарь, - сказала она, - отпусти меня в мою жизнь. 

Он стоял перед ней высокий, светловолосый и продолжал молча смотреть на неё своими влюблёнными, голубыми глазами. За  сияющие глаза, светлый лик и ум математика, его и прозвали в их классе именем римского императора.

Это было её первое предательство в жизни. Оставить того, кто тебя обнимает всей душой.... Потом, предавали её и онa уходила молча, без объяснений, навсегда.

Но Цезарь был  в её душе и потому, разговор с ним никогда не прерывался.
Как и сейчас...Перелёт обещал быть долгим за пятнадцать тысяч километров от метрополии, до острова Согласия, потом на Маврикий. Самолёт из Парижа, взял курс на Страсбург, затем вдоль побережья Италии, далее над африканским побережьем. Внизу был Индийский океан. Он поражал мощью водного простора, темнотою волн. Угадывалась за этим, большая его глубина и самолёт, в котором она летела, был похож на маленькую и беззащитную птицу, отбившуюся от своей стаи.

-Ты заметил этот итальянский сапог?- обратилась она к Цезарю, - помнишь, нам о нём говорил учитель географии.

- Действительно сапог, - ответил он, - даже с камушком впереди носка этого сапога. Они улыбнулись друг другу.

- А помнишь май нашего выпуска? Когда мы пошли в лес, и ты делал фото. Я ещё нос закрывала букетиком из ландышей, комплекс, наверное.

- Да, это девичьи прибамбасы. Нос у тебя нормальный. У моей жены точно такой и зовут её, как и тебя.

- Ты что, по носу её выбирал,  и по имени моём?

- Это жизнь нас выбрала, другая жизнь, другая любовь.

- Да, она красивая у тебя стала с возрастом и голос у неё серебряный. И знаешь почему? Ты сумел её сделать счастливой. Это большой талант мужчины. Не все умеют.

Цезарь задумался, взял её руку и сказал:

- Душа моя всё ещё там живёт, в лесу, где были сделаны эти фото.

- Не сомневайся, моя тоже. Мы столько уже прожили, что за это время можно было и умереть. Я, наверное, малость вздремну от тоски этого долгого перелёта, - она приспустила шторку иллюминатора...

…        В кресле рядом, сидела женщина. Увидев, что Ольга открыла глаза, улыбнулась ей приветливо, поздоровалась.

- С кем это вы говорили? - Ольга вздрогнула и посмотрела не неё удивлённо. Она знала, что говорила с Цезарем мысленно.

- А вы что, умеете мысли читать? - вопросом на вопрос ответила Ольга.

- Да,- спокойно ответила женщина, - я пережила три клинических смерти, многое открылось по возвращению, ещё не время было вернуться в дом Отца нашего.

- Я обязана вам ответить, с кем говорила?

- Нет. Это я так, чтобы начать беседу, я и так всё знаю. Ваш Цезарь из вашей молодости, вы любили друг друга.

- Да, - улыбнулась Ольга, - мы ходили, как дети, взявшись за руки всегда, сидели на одной парте, он на меня смотрел глазами своей Души, они светились. Мне до сих пор стыдно, что я его оставила.

- Не казните себя понапрасну,- продолжила женщина, - вам нужно было прожить эту жизнь среди других людей и стать той, которой вы являетесь сейчас.

- Вы и это знаете?- грустно спросила Ольга.

- Оставляя человека, мы неминуемо его раним. В этом наш выбор состоит. Вы свой сделали, вам книги надо писать, а это требует одиночества и определённого творческого эгоизма.

- Но я не только писала книги, я жила жизнь с другими.

- Вот это и был ваш опыт, вам он нужен был разный -разные люди, разные страны.

- Расскажите лучше о себе? - попросила Ольга.

- Я тоже себе уже не принадлежу, - сказала женщина, - мне нужно помогать людям.

- Как вы им помогаете?

- Своим опытом, знаниями, любовью и состраданием.

- А вы кто, по-национальности? - задала глупый вопрос Ольга.

-Разве это имеет значение,- ответила женщина, - мы все дети Планеты нашей. Ну, уж если Вам так интересно, то по паспорту я - американка.

Ольга удивлённо уставилась на женщину. Она точно знала, что по-английски говорить не умеет. На каком же языке мы с ней говорим? - задала она уже себе вопрос.

…-Мы общаемся на другом уровне, душами, - ответила ей женщина, - вот так как вы с Цезарем говорите. Души — это те, кто мы есть на самом деле. Души приходят на землю, обретают тела, развивают личность, пользуются позитивными и негативными возможностями - для обучения и развития, выполняют задания или находят себе работу, а затем возвращаются к Источнику через врата смерти. Причём смерть не заканчивает жизнь.

Ольга слушала женщину и не удивлялась ничему. Та была в состоянии творческого откровения, так знакомого ей. Это особое ощущение, поток информации и ты даже не задумываешься, пишешь это ты или тебе диктует твоё подсознание. Это всё вместе.

- А вы тоже пишете? - спросила она женщину.

- Да, - ответила она.

- Я тоже пишу книги о том, что видела, что узнала. Это и есть моя помощь людям, надо делиться своими знаниями.

- Приветствую вас, моя коллега,- улыбаясь и протягивая ладошку к собеседнице, сказала Ольга.

- Вы видели, что произошло 11 сентября в Нью-Йорке? - поменяла тему женщина.

- Я бы предпочла, чтобы этого никогда не случилось, но это произошло,- отметила Ольга,- и я тоже об этом писала.

- А я летала туда на второй день после трагедии, - грустно подтвердила женщина.

Ольга застыла и вопросительно посмотрела на свою собеседницу.

- На второй день, - продолжила женщина,- когда я в духовной форме отправилась на grand zero оказывать помощь душам тех, кто был убит или ранен, я была удивлена тем, насколько ясным и согласованным было сияние большинства душ, собравшихся в форме гигантской руки, предохраняющей этот район от дальнейших атак....Каждый вовлечённый в эту трагедию человек независимо от того, кем он был жертвой или преступником, перед рождением дал согласие на то, чтобы стать участником этого события: быть в этом месте, в это время, в этой ситуации.

- Зачем? - выдавила из себя Ольга, - зачем надо было пережить такой ужас?!

- Мне было сказано следующее: « Звонок пробуждения, сделанный 11 сентября, нанёс миру эфирную рану. Эта рана - действительно велика, достаточно велика для того, чтобы высвободить тысячи лет боли, страданий и гнева, накопившихся в эфирном пространстве из-за ошибочных решений, принятых человечеством».

- Вы употребляете эзотерические термины, - вставила Ольга.

- А вы? - спросила женщина.

- Ну, я надеюсь, литературные, - спешилась Ольга.

- Какая разница, - ответила женщина, - у каждого из нас свой почерк и своя терминология. Я могу продолжать?

- Пожалуйста.

Женщина ушла в себя и продолжала уже с закрытыми глазами - вроде то, что она говорила, видела на экране или вспоминала страницы своей книги:

- Всё наше неблагоразумие и недомыслие, наша бесчестность и ложь, мучения, причиняемые друг другу людьми, совершаемые ими по нелепейшим причинам убийства, наша глупость, наша жадность, наша бездуховность и порочность замыслов,  всё это, - сплетённое в один временной клубок, теперь возвращается к нам, нуждаясь в исцелении. Мы не сможем пойти так далеко, как нам предназначено судьбой, пока несём на себе тормозящий нас груз прошлых грехов - наших ошибок.

Ольга была согласна со всем, что говорила женщина. Она молчала и нашла оправдание своему молчанию. Ей вспомнилось прочитанное о том, что мистики и пророки прошлого говорили людям — в молчании мы встречаемся со своей душой. Они были правы... внутри находится Бог.

- Вы путешествуете? - вдруг спросила её эта странная женщина.

- Да. Наконец-то представилась такая возможность на пенсии. Все боятся этого слова, как порога старости, а я считаю, что жизнь настоящая только начинается. Осмысленная, без обязательного похода на работу. Мы ведь не менее сорока лет отдаём государству своё время, силы, раскручиваем свою жизнь и хорошо, если всё это время мы занимались любимым делом. А если нет? Тогда тоска непроглядная. Наверное, у многих так, мне же повезло. У меня есть силы жить и любить жизнь. Вот совсем недавно я была в Израиле. Это такой праздник души! Я ходила и прикасалась рукой к истории, ко всему, что написано в Библии. Это незабываемое состояние. И хвала евреям, что они создали свою страну, не забыли о наших ценностях, сохранили их. Они ведь верят не в Христа, а в Бога вообще. Христос для них, как Будда или Магомет - всего лишь мессия. Я видела поле, на котором будет происходить последняя битва Зла с Добром — Армагеддон... Вы слышали об этом?- прервала свой рассказ Ольга.

Женщина откинулась на стенку кресла и сказала:

 - Под маской Апокалипсиса и религиозных столкновений между мусульманами, иудеями и христианами скрывается единственный настоящий выход — любовь и единственная настоящая заповедь — поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой!

- У вас открытое сердце, - вдруг переключилась лично на Ольгу женщина и продолжала:

- Основным источником интеллекта в нашем теле является сердце- наш пятый мозг. Оно может соединяться и взаимодействовать с другими сердцами. В пределах трёх шагов сердца могут объединяться и создать «сердечное поле», или единую сердечную волну. Вот почему так важны объятия.

- Да... уж, - улыбнулась Ольга, - давно-давно, мы с Цезарем обнимались, целовались, ходили, держась за руки. Нам даже и в голову не пришло - пойти дальше в этом вопросе. Как мудро отметил Цезарь: «яблоко ещё было на ветке зелёным в райском саду нашей юности». Практически я, наверное, потому и прорвалась через тернии своей жизни, что была в диалоге с ним, лечила раны от шипов воспоминанием об этом солнечном времени.

- Он тоже вас не забыл, - включилась в разговор женщина,- ему было трудно взрослеть, становиться мужчиной, но он им стал к своим тридцати годам. Он сделал женщину счастливой рядом с ним, очень хотел детей, и она ему их подарила. Но его душа пребывает там, в вашем лесу с ландышами. Он никому не сделает плохо, очень цельная натура...

Проснулась она, когда африканское побережье закончилось Мадагаскаром. После него, крен влево и виден уже остров Согласия, вулканического образования, длиною в девяносто километров. На таком маленьком участке странно уживались одновременно четыре времени года. Захотел из тропиков в зиму, лети вертолётом в горы. Хочешь в весну - спускайся на склоны гор и ущелий, буйствующих зеленью. Ещё ниже к людям — там цветы, овощи и фрукты осени, а само лето стояло на плоскости приземления их самолёта.

Посадочная полоса уткнулась носом в океан, на неё налетали волны бушующего шторма. Внизу ветер ерошил верхушки пальм и стеклянный аэропорт, без архитектурных излишеств, просто алюминиевая коробка, казался ненадёжным укрытием для пассажиров. Самолёт чётко уткнулся в конец взлётной полосы, дверь открылась, трап подогнали и, став на него, она почувствовала дуновение душного тропического климата. Тёплый и влажный воздух окутал её, вдыхать его было непривычно.

Дорогу на побережье заливало водой. Машин на ней не было. Видимо все жители острова отсиживались дома. Пляжи на острове были каменистые, песка нет, прямо с берега начиналась глубина океана.

Она приняла решение, лететь на знаменитый остров Маврикий. Уже в другом самолёте, поменьше, наблюдая за обычной работой персонала, она мечтала поскорее ступить на второй остров, там, где пляжи с пальмами и белоснежным песком и океан лазурного цвета. Там можно наконец-то расслабиться, слиться с природой и подумать о бытие. Как, например, что ничто не велико и ничто не мало в этом мире. От тебя зависит, что ты с этим сделаешь. Жизнь,  это - не тюрьма, не наказание. Это награда. Против будет, если мир, в который она пришла, останется не украшен ею, творчеством, детьми, любовью. И оставить его надо ещё более счастливым, более красивым и более благоухающим. Важно только посмотреть вокруг, на эту красоту созданную Богом хотя бы в виде орхидеи, или этого лазурного океана, к которому она так долго летела. Человек, который способен любить - свободен от всех оков, он чистая свобода. Надо родиться заново – по-детски решила она. «Пока вы не родитесь заново, вы не войдёте в моё Царство Божье». Христос прав, все должны родиться заново, духовно...

И рыба-капитан, приплыла к ним из Индийского океана. Они нежились в ярких лучах солнца на полуострове Олений. Если и был где-то рай на земле, он наверное такой: океан, солнце, остров и родной человек рядом.

Рыбу - капитан привезли баркасом местные рыбаки. Их ждали на берегу загорелые парни, которые готовили удивительную пищу для неё и Цезаря. На гриле уже румянились куриные окорочка, маринованные в местных специях индийской, креольской и африканской кухни. Свежайшую рыбу, тоже положили на эти грили. Она любовалась издали, как её стройный и белокурый Цезарь уже нёс ей эту чистую пищу вместе с рисом. Она представляла, как они её берут троеперстием и кормят друг друга - Бог Отец, Бог сын и Бог Святой Дух.

 - И мы рядом, не правда - ли, Цезарь?

Он долго и нежно целовал её на кромке океана, и она знала, что таким бывает только эталонное состояние... 

В их райском саду, яблоко уже созрело.

рисунок Рады Заяц

БИЛЕТ НА ФРАНЦУЗСКИЙ КОРАБЛЬ

В свои четыре года, девочка уже воды не боялась. Ибо, по суровому обычаю казаков, отец её бросил в воду, и она, верная инстинкту жизни, барахталась, держалась на плаву. Так делался характер. Конечно же, отец извергом не был, если нужно, он сразу бы бросился в воду следом. Но так было в детстве с ним. Так он понимал жизнь и хотел видеть свою единственную дочь, сильной и смелой. Естественно, с девочками так не поступали. Этой девочкой была я.

 Вспоминаю себя в жаркий августовский день на берегу Днепра. Родители готовят лодку, чтобы плыть на остров косить траву, меня берут с собой. Отплыв несколько метров от берега, отец вдруг застывает с веслом, я начинаю плакать и приговаривать:

- Поставьте меня на мою землю!

 Родители вернулись, высадили меня на берег, возле которого стоял вдали наш дом, и уплыли с односельчанами. Работа сельская не ждёт.

Я с благодарностью теперь вспоминаю это умение моих родителей слушать своего ребёнка. Росла я не битая. Но игрушек не покупали, не было за что и я до сих пор не знаю, как это играть в куклы.

 В ожидании родителей с покоса, я строила крепости из песка, смотрела на окружавший меня мир. Тогда я не отдавала себе отчёта, что сижу посередине Украины, напротив  Канева. Я не могла знать, что остров, где косили траву для скота односельчане, скоро облюбуют кинематографисты, чтобы снимать фильм «Иваново детство». Там стояли деревья в воде. Натура! Меня же сверлил вопрос всегда, отчего они не падают? За спиной у меня высились песчаные курганы. Опять же, чуть позже, наедут кинематографисты снимать «Илью Муромца» и девушки из нашего села будут там играть в массовках славянских пленниц. Я же, сидя на соседнем кургане, буду печалиться, что не вышла возрастом в эти пленницы.

 Много воды в Днепре утечёт с тех пор. И никто не сможет предположить, что крик о своей земле будет не давать спать ночью, посредине Франции, а душа моя будет греметь цепями славянской пленницы среди латинского народа.

- Отчего - цепи, - спросите вы. Оттого, что душу и характер мы носим всегда с собой, - куда бы ни уехали, от себя не убежишь. Основные, т. е. естественные наши черты - близость к природе, открытость, вера, порой наивность, фатализм, глубина чувств. Наша классическая литература, опрокидывает мир европейца, вверх тормашками. Они,- латиняне, хотят, если не быть такими, то хотя бы на миг прикоснуться к этой яркой, плачущей или смеющейся душе нашего народа. Пережить хоть пять минут наши трагедии, чтобы идти дальше другими, очищенными. Ибо этой широты и гаммы у европейца нет- индивидуализм, недоверие, ревностное оберегание своего уголка. И эти два менталитета не могут дать скрещение. Блажен, кто верует в то, что материальные блага могут перекинуть мосты через эту пропасть.

 Я не стану идеализировать моих собратьев. Приходилось встречать здесь....! За это время, научилась смотреть на них со стороны, французской. Да, бывало стыдно за наших людей, за их шумливость, отсутствие элементарных правил, манер вести себя в обществе. Упившегося в компании француза не приходилось видеть, а своего соотечественника — да.

 Есть перед Собором Парижской Богоматери один круг, выложенный мозаикой. На это место становятся туристы, поклониться архитектурному памятнику и истории одновременно, загадать желание или попрощаться навсегда. Муж моей подруги, журналистки из Киева, сам тоже журналист, после моего объяснения историчности места, вскочил в этот круг и в эйфории от вечернего Парижа, отбил там чечётку. А рядом стоял француз, смотрел печально и разочарованно:

- наивный он,- только и промолвил. Тут наивность не в чести, жизнь суровая не до этой беспечной черты. И контрастов много. Например, знаменитые французские поцелуи при встрече и прощании. Гарантирую, что они вас утомят. Если вы прощаетесь и, уходя, должны поцеловать максимум четыре раза каждого члена семьи, состоящей из четырех человек, вы просто оборзеете от этого ритуала. А здесь это сведено до автоматизма, но попробуйте упустить этот момент! Люди, вас пригласившие, будут ломать голову над тем, уж не обиделись ли вы за что-то, или не хотите иметь с ними отношений дальше.

Но я немного отошла от сюжета с моим земляком в Париже. В здешнем метро (заверяю вас, что лучше наших метро в Москве, Киеве, Санкт - Петербурге, нет в мире!) мой приглашённый решил выдать концерт из украинских песен в одиннадцать вечера. Душа моего французского знакомого, сморщилась от испуга, как печёное яблоко. В это время здесь, переодетая криминальная полиция, смотрит за порядком, и мы могли бы очень легко загреметь в ближайшее отделение. Пришлось извиниться за своего собрата, мотивируя его подъем от увиденного, результатом нашего ужина в греческом ресторане Латинского квартала. Там мой соотечественник всё норовил говорить с официантом на непонятном языке, заказать вторую бутылку вина, когда уже перешли к кофе.

Мы действительно привыкли в нашей стране пить «до упора» и в любое время суток. Француз же, пребывает в состоянии вкушения, когда берётся за алкоголь. Он может просидеть вечер в ресторане и выпить две рюмки красного бордо, но глотками микроскопическими, будет старательно пережёвывать пищу, остановится, чтобы вести беседу. Затем, довольный всем, уйдёт восвояси. Этикет, правила, он не переступит и никому не создаст неудобств. Не встанет, провозглашая тосты, которые в принципе, кроме многословия, ничего не дают, не засмеется, дёргая официанта без причины. Всё  в рамках приличия.

Итак, мы - в самом центре, возле мэрии Парижа. Великолепная архитектура этого старинного здания, увеличенная эффектом ночного освещения, потрясает. Тут же, на площади, вход в метро. Втроём мы спустились по ступенькам. Правда, перед этим, пришлось, чуть ли не отрывать от фонаря моего земляка, который уже начал петь:

-Маруся, раз-два-три, калина – чернявая дивчына....

Возле схемы метро я искала нужную линию, чтобы добраться до нашей гостиницы на площади Италии. И вдруг - из-за спины голос... с грузинским акцентом:

- Это не та линия, мадам, нужно брать номер шестой.

Оборачиваюсь, стоят два парня, улыбаются. Я тоже улыбаюсь им и думаю себе:

- дорогие мои, где же вы ночуете, одёжка-то мятая, худенькие. Где же ваши матери заплаканные? Что будете есть завтра? Так уж интересен Париж вблизи, как он кажется всем, кто его не видел?

Обмениваемся любезными фразами. Отмечаю на фоне их бедности, речь правильную и галантность по отношению к даме. Нет, эти не пойдут воровать, даже если жизнь загонит в угол. Так мало сказано, так много понято. Удачи вам, вдали от Родины!

 Мой украинский друг, внезапно трезвеет и начинает другой репертуар:

- Ага! Бросили Родину, предали, будут тут милостыню просить!

- Да замолчи ты, - обрываю его ,- лучше Библию почитай.

- А что там, в Библии о них написано?

-Написано не о них, а для нас всех: «Не судите, да не судимы будете». Можешь ты представить,- говорю ему, подталкивая в подошедший вагон. Грузины поскользнулись на запрете. На этой жестокой и холодной войне идеологий, хотя они наверняка политикой никогда не занимались. Человек рождается на Земле, чтобы жить, любить, путешествовать, открывать новое. Жизнь так коротка! И вдруг - запрещено! В капстрану, к примеру, не суйся. Или твои взгляды не соответствуют (можно подумать, что эти взгляды приколочены к тебе гвоздями), или денег нет. Хорошо, что это уже позади, но было, совсем недавно было, а с деньгами так и не полегчало.

Не спешите судить. Разве можно судить человека за то, что он не знает Бога? Чтобы его узнать, надо много выстрадать и прийти к нему. Чтобы знать страну, её законы, надо пожить в ней. А у нас такой возможности никогда не было. Был только грозящий палец начальства, туда - нельзя, там человек человеку волк. Вот и попадаемся, как кур во щи, кто выплывет, а кто - утонет.

Я тоже поскользнулась, но на личном. Случай очень частный, есть варианты более удачные. Имела всё для счастья:  Родину, дом, детей, любимую работу, только семейный корабль получил пробоину и затонул. Пришлось взять билет на другой корабль, французский. Люди на этом корабле, говорят на чужом языке, имеют другие привычки, взгляды, видят мир совсем по-другому. А главное, плывут совершенно в противоположную сторону, не к Днепру, например, а к Атлантическому океану.

Увидев, что везут меня не туда, пригрозила «взрывом» в машинном отделении, потребовала, чтобы высадили на ближайшем берегу, где я буду сама бороться за своё существование.

Твой язык, твой народ, твоя прежняя жизнь, мало, что кому говорят здесь. И ты обречён, посреди Европы звать свой клин...

В последний день отлёта, в аэропорту Шарля де Голля, мой друг совсем был парализован от страха. Перекладывал вещи, тут же забывая, куда положил документы и билет. Боялся перевеса груза, контроля, всякого, кто прикасался к его паспорту. Страх - вот оно рабство, прущее из ушей и носа, лишающее покоя, достоинства. Вот они мы, скифы, дикие и гордые, пришедшие в цивилизованную Европу с рубцами запретов на спинах! Кто же нас поймёт, пожалеет, простит и полюбит?

Странный мы народ. Как получилось, что лучшие имена нации написаны на надгробных плитах на русском кладбище под Парижем? Княгиня Волконская, Тарковский, Некрасов... Видели ли вы могилу Жорж Санд, Руссо под Москвой? Свои исторические памятники духа, Франция бережно хранит у себя...

Жизнь превратила меня, романтическую девочку с берега Днепра, влюблено озирающую окрестности, в женщину сильную и независимую. На другой земле обитания пришлось много поработать над собой. Выучить язык, обзавестись друзьями, найти своё место в обществе. Это нелёгкая задача, начать всё сначала в сорок  лет. Моё начало, родная земля на этом пути, оказались на расстоянии в три тысячи  километров. И болит мне, что народ наш, катастрофически быстро стал терять приобретённое в культуре из-за нищеты, которая заставляет его смотреть себе только под ноги в режиме выживания. Мои коллеги-писатели, друзья, отсылающие мне письма в одном конверте на всех, так будет дешевле. Мой отец, который беспокоился о том, что на гроб денег не хватит, и просил моего сына похоронить его в шкафу...

Европа хороша, но для народа её населяющего. Нам же нужно обустраивать свой дом, свою землю. Кто поможет нам, кроме нас самих? Разве просили кредиты, прибывшие на американский континент? Они сами строили свою Америку и вместе с ней становились американцами. Французы не думают делить свою страну на республику басков или нормандцев.

В России, например, я столкнулась с разными тарифами в гостинице, по национальному признаку. Украинец - одна цена, русский - другая, а уж иностранец - вообще по полной программе. Чтобы не был такой умный и не жил в другом обществе. Если бы об этом узнали директора парижских гостиниц - их бы зашкалило. Париж - столица мира, как известно, и в гостиницах народ крутится со всех стран, но платят монетой здешней, то бишь - евро, не взирая на национальность.

Так может, стоит проснуться от этого кошмара и зажить в своей стране нормально, как цивилизованные люди? Тогда нам будет и в Европе не тяжело, не надо будет покупать билет на французский корабль в одну сторону. Родина - она ведь одна, на всю жизнь, другой не будет. Другая называется - страна обитания, где ты вечно будешь пасынком или падчерицей.

рисунок Рады Заяц

К О Л Л О К В И У М

Порой читателю может показаться, что писатель, он везде им является, даже в эмиграции, сидит себе счастливый за письменным столом и в почтовый ящик к нему слетаются приглашения на конференции, коллоквиумы и прочие сборища элиты.

Моё приглашение на интернациональный коллоквиум по русской литературе в эмиграции, я получила на двенадцатом году пребывания здесь. С подачи одной француженки, учительницы русского языка из лицея, где училась моя дочь. Хотя говорят, что ничего нет случайного в этой жизни. Топаешь свою карму и на дороге этой, Владыка посылает тебе учителей. Умей только не пропустить нужное.

Итак, действовать надо было быстро. Утрясти три дня в счёт будущего отпуска на работе. Всплакнуть перед мужем, чтобы выделил энную сумму для поездки в Париж. Кинуть взгляд на надоевший гардероб, и вздохнув, решить не перениматься чепухой тряпичной и отправляться в столицу.

Скоростной поезд за полтора часа домчал меня на перрон вокзала Монпарнас. Здание Сената в двадцати минутах ходьбы от вокзала, возле Люксембургского сада. Почему Сенат? Это он субсидировал коллоквиум, предоставив его участникам зал Клемансо. Хотя идея коллоквиума родилась в скромной библиотеке им. И.Тургенева. Наш писатель её учредил в 1885 году. Поместье его было далеко в России, а его любимая Полина Виардо, с мужем и дочерьми, рядом, в Париже. Так и прожил этот красивый и талантливый человек неподалёку от знаменитой певицы. Его любовь была чиста и одна на всю жизнь. Даже муж-банкир особо не ревновал. Ну, мается сердешный писатель, славянская загадочная душа, перемается. Здесь - семья, брачный контракт, положение в обществе, всё должно стоять нерушимо. Так и простояло до конца. То есть до смерти самого Тургенева, который в завещании оставил всё Полине Виардо. Она же, его гроб отправила с Северного вокзала в Париже, в Россию. Туда, где будут шелестеть берёзы над его могилой, падать снег и ярко светить солнце Родины - Спасское - Лутовиново. Эмиграция была закончена. Но это было только начало.

Библиотека И.Тургенева, станет обогревать души следующей эмиграции. Коллектив её, по сей день, работающий на общественных началах, будет помогать выстоять соотечественникам, опираясь на русскую мысль, книги и всё что составляет могучий Дух нации. И русские в Париже, по словам профессора Никиты Струве, будут делать политику, философию, литературу. Это было нелегко, но кризиса при написании у них не было. Эмиграция- это всегда больно и бесповоротно. Вторая жизнь в твоей жизни единственной, капля крови нации взятая на анализ. Единственное счастье этой творческой эмиграции состояло в том, что она «привезла» с собой своего читателя. А когда твой читатель рядом, пишется значительно легче. Цвет русской армии, дворяне, казачество, актёры, учёные, интеллигенция - были здесь. Такой донорской отдачи русской культуры для Франции, Париж ранее не видел. Русские стали тем каталогом имён, которым можно перекликаться в тяжёлые времена истории.

И поражаешься сегодня французам. Умеют видеть и ценить культуру чужую. Помогают ей сверкать на виду всеми гранями. Завидное качество. Потому, когда я слышу, что в моей родной Украине, русские писатели вытесняются, только остаётся развести руками. Скифы, загребающие живых вместе с мёртвыми!..

Эмиграция для писателя, к счастью, огромный стимул для творчества и даже факт творческой биографии.

Однажды, мудрая и пережившая всё, Анна Ахматова, услышав об аресте Иосифа Бродского, сказала:

-Какую они ему делают биографию!

Наверное, сам Бродский не понял этого вначале. Дальше будут Франция, Америка, Нобелевская премия и ...смерть.

Охотно берёт Париж пришедшую культуру чужой нации, даёт ей убежище и...становится богаче. Около 30 лет назад в издательство «Фаярд» пришла рукопись из Барселоны какого-то неизвестного колумбийского журналиста. Это была книга Маркеса «Сто лет одиночества». Не обладай талантом видеть, редактор «Фаярд», Клод Дюран, мог бы пропустить сквозь пальцы золотой песок. Но увидел, почувствовал, как чувствовал в детстве каждую фразу полюбившихся книг, которые он без устали переписывал от руки, так любил слово!

А семитомник, изданной им «Истории русской литературы» при помощи полторы сотни сотрудников на десяти языках! Гордость и сумасшествие по его словам. Он же потом займётся не только изданием книг Солженицына, но станет его другом и литературным агентом.

...Коллоквиум проходил живо и интересно. Переводчики в кабинах не надрывались за работой. Вся публика в зале свободно владела тремя языками - русским, французским, английским.

Мимо меня в перерыве промчалась дама в чёрном длинном пальто с типичным лицом наших украинских крестьянок. Я застыла на время, потом догнала её.

- Простите, Вы не с Украины случайно?

- Почему Вы так решили? - резонно, вопросом на вопрос, ответила дама.

Не скажешь же ей, что такие лица мне пришлось видеть на старых фотографиях семей украинских. На третий день коллоквиума, теперь уже в Сорбонне, она сидела со мной рядом и быстро записывала на трех языках (в зависимости от докладчиков) заметки в свой блокнот. Это была Екатерина Андреева, профессор из Кембриджа, написавшая книгу о генерале Власове.

Диаспора разная и отовсюду, но со славянскими корнями. Театр жизни и я в нём...

В одном из перерывов подошёл ко мне мужчина с фамилией на «ко» в конце. Уже 25 лет здесь. Лицо любителя отличной французской кухни. Институт диаспоры учредил и президентом его стал. Ищет теперь своих представителей в Москве.

- Чтобы что там делать?- спрашиваю. Особо не распространяется...

-Заниматься приватизацией, политикой, - наконец выдавил из себя. Тут мне стало уже за державу обидно:

- Вы историю Савинкова знаете, как он хотел влиять на политику, и, чем это закончилось? Приватизация и без диаспоры идёт таким ходом, всё продано и перекуплено и деньги в европейских банках, вроде они руки жгут дома, чтобы разместить их в русских.

«Руководитель» диаспоры обиженно засопел и отошёл в поисках москвичей. Да... подумалось мне, кучкой с граблями и - на Зимний!

На трибуну поднялся Владимир Карасик и блистательно толкнул речь о русской прессе в Израиле. Типичный представитель своего народа, оживший библейский Авель, высокий и смуглый. На него наступал другой оратор из тех же мест, похожий на Каина, рыжий и толстенький, но оба с бородами. Разошлись по взглядам. Первый утверждал, что в Париже выходила еврейская газета, а второй спокойно доказывал, что она имела причастность к конкретному политическому органу.

- Где они видели свободную прессу в мире?- подумалось мне.

Ораторы примирились потом шуткой, что бороды у них таки разные...

Последний день коллоквиума на факультете славистики в Сорбонне. Зашла в кафе напротив. За чашкой кофе обозреваю публику. За соседним столом молодёжь, красивые парни, лица просветлённые, общаются между собой весело, приподнято.

- Студенты! - себе отметила.

Они быстро вычислили мой славянский типаж и сами подошли. Представились гордо:

- Мы — слависты!

- И по-русски умеете говорить? - поинтересовалась я.

- Конечно,- быстро последовал ответ и переход на русский язык. Поговорили. Провели меня  до аудитории, где после обеда, собралась участники коллоквиума. Полистав университетскую программку, прихваченную на стеллаже, вижу абзац, повествующий о семинарах и конференциях с писателями в эмиграции. Внизу приписка - «Поиски современного украинского писателя в эмиграции, не увенчались успехом»....

И тут я унеслась в путешествие во времени, в мою юность... Я на сцене в актовом зале своей любимой восьмой школы, в Черкассах. Мне семнадцать лет. Читаю стихи. В зале, приглашённые писатели, которые станут потом моими друзьями. Все с глазами яркими, отмеченными вдохновением и интересом. Смотрят на меня, улыбаются. Школа была русская, и стихи мои первые были тоже на русском. Вскоре, после побед на литературных конкурсах для школьников, поэт Микола Негода скажет:

 - переходи на украинский, ты же украинка, все корни твои здесь, иначе не пробьешься. Знал, о чём говорил... Когда очутилась во Франции, русский язык меня спас, как и издатели в России, регулярно печатающие меня дома. Украина хранила молчание...

Какой народ я представляю? Извините, неувязочка вышла, писала на украинском, теперь на русском, может, переведёте несчастную, на французский? Трафаретка явно ко мне не прикладывалась. Литературе нужен результат, а не твоя биография.

- Нужно время, - сказала себе, - только оно одно поставит всё на место...

На банкет вечером, в мэрию Парижа, не захотела идти. Коллоквиум, на который я попала, касался людей, изучающих литературу. Им живой писатель там, как телега в избе. Его роль прожить в эмиграции, написать больше, затем умереть. Потом уже, набежит армия интеллектуалов, будут исследовать его творчество, скупать переписку, говорить вот с таких трибун, как он творил и мучился.

Не было на коллоквиуме и Андрея Макина, написавшего «Французское завещание» на языке новой родины. Его теперь называют - знаменитый французский писатель. Он сделал свой выбор. А я не могу, перед глазами моей памяти стоит мой славянский читатель, ему пишу, к нему обращаюсь.

На вопрос мужа дома:

-Ну что? Нашла своего издателя? - я отвечу, что как раз издателей там и не было. Ещё не пришло время, - главное - писать, по закону больших чисел, может, что и выпишется.

Как говорили древние воины зулусов:

- Наступаешь - приближаешься к смерти, отступаешь - всё  равно тебя настигнет.

Зачем тогда отступать?

Что делать с прошлым?

Ответ пришёл: делать из него фразы.

рисунок Рады Заяц

Ч УЖ А Я _ Н А Ц И Я

Читала у философов Древней Греции, что жизнь бессюжетна. Оглядываюсь на прошлое и вижу, сюжет моей жизни - существует. А началось всё, в далёком, голодном 1947-м на Украине, за год до моего рождения.

Моя мать пошла пешком за тридцать пять километров из своего села в районный центр на рынок, в надежде обменять кое-что из одежды на еду.

Возле ворот рынка сидела женщина с огромной книгой на коленях и предсказывала людям их судьбу. Мама, особенно не верила в подобные вещи, но женщина окликнула её и она помимо своей воли, подошла.

-… У тебя через год родится дочь,- сказала женщина,- и будет у неё трое детей, всю жизнь она будет иметь дело с бумагами, а потом уедет в чужую нацию.

Миссия женщины была выполнена, а мама стояла,  прикладывая сказанное к себе. Ничего не вязалось. Она уже тринадцать лет была замужем, детей не было, только сын от первого брака. После поездок в столицу к хорошим специалистам, надежда угасла. Тяжёлая работа на комбайне, лежание ночью на земле при ремонте, уставшей за день техники, не благоприятствовало деторождению.

И всё - же, я появилась через год. Сюжет начал реализовываться.

Мама никогда мне не говорила о далёкой встрече с женщиной на золотоношском рынке. Но в мои двадцать лет, после того, как один французский инженер решился просить моей руки, она занервничала и проговорилась:

-Так это значит он из «чужой нации» пришёл за тобой?

- Из какой такой « чужой нации?- пыталась я защищаться, - он из Франции.

Познакомились мы с Норбером, благодаря одной соотечественнице. Десять лет назад, она вышла замуж за француза и теперь они вместе приехали в Украину по командировке мужа. Её муж, Люсьен, был в группе французских специалистов. Нина, так звали эту женщину, в прошлом была учительницей в городе Стерлитамак, скучала дома и чтобы заполнить время, рисовала, переводила тексты. Я иногда заходила к ней в гости по-дружески. В один из визитов, позвонил коллега её мужа и пригласил нас на кофе, это был Норбер. Жили все французские специалисты в одном доме.

Высокий и яркий брюнет, живой и экспрессивный, он умел хорошо готовить, танцевать,  был галантен с дамами. Настоящий парижанин, какими мы часто представляем французов. Родом он был из Лотарингии.. Отец его был из центра Франции, а мать, - высокая, хорошо сложенная блондинка, происходила из немецкой аристократической семьи. Она была баронессой. И хоть в современной Франции, на титулы уже давно никто не обращал внимания, Норбера называли ещё и бароном. Это ему шло. От недостатка внимания со стороны женщин, он не страдал. К тридцати четырем годам, успел объехать многие страны по работе. Альбом с фотографиями был богат пейзажами Индонезии, Сирии, Туниса, Саудовской Аравии и везде его окружали красивые женщины. Но жениться не спешил, пользовался свободой.

Особых планов я не строила, хотя заметила со стороны Норбера, пристальное внимание ко мне. Ходить в гости к Нине всегда было интересно. Через это прикосновение к чужой культуре, виделась сама Франция с её архитектурой, историей, литературой.

Однажды, были в гостях у Нины с Люсьеном. Мужчины готовили еду, жены - ухоженные и красивые - разговаривали между собой. Ко мне подсел Норбер.

- А тебе хотелось бы поехать во Францию? - спросил он вдруг. Я посмотрела на него внимательно и поняла, что это не простой интерес, а скорее, поиск ответа на вопрос, который он сам себе уже задавал. Шёл 1970-й. Что можно было ему ответить о нас, закрытых от всех границами?

- Это не просто в наше время и я особенно об этом не задумывалась, - ответила ему.

- Мои родители хорошие люди, у них большой дом, - пытался продолжить разговор Норбер. В это время, ко мне подошла Нина и увела к себе в комнату.

Не получив определённого ответа, Норбер загрустил и вскоре ушёл к себе. Он не появлялся на горизонте недели две и я, признаться, уже стала его «выглядывать». Почему-то в его присутствии, мне было спокойно и радостно на душе. И жизнь, казалось, сулила только хорошее впереди. Так расцветал дивный цветок притяжения, когда не видишь ничего плохого вокруг, слепнешь и живёшь в музыке ожидания новой встречи. Постепенно наши отношения перешли в другое измерение.

За этот год, Норбер слетал домой и сообщил родителям, что планирует на мне жениться.

По возращению последовал его визит к моим родителям.

Но надеждам нашим, не суждено было сбыться. Мой брат - офицер, заканчивал военную академию в Харькове. У него уже семья, сын, парализованный вследствие тяжелой болезни, а мой брак с иностранцем, по тем временам, грозил ему осложнениями в карьере.

Норбер получил отказ от моих родителей, а я ещё была слишком молода и наивна, чтобы бороться против системы и родителей, для которых любой иностранец - готовый шпион в доме.Обиженный отказом Норбер уехал. 

Последняя картинка в памяти. Пять часов утра, это было время, когда маленький «пазик» вёз несколько французских специалистов, окончивших свой контракт, в аэропорт Борисполя. Я вышла на бульвар Шевченко и остановилась на углу. Вдали показался автобус, казалось, мимо меня он пролетел, но всё - же, на задней площадке, увидела одинокого Норбера в белой рубашке. Он заметил меня и помахал рукой. Две системы разделили нас. О переписке и контактах, речи даже не могло быть. Хотя Норбер оставил мне свой парижский адрес и, на всякий случай, адрес своих родителей в Тьйонвиле. У него ещё была надежда, что когда-нибудь, приеду в Германию по туристической путёвке, а он меня оттуда выкрадет. Я даже тогда не знала, что стала невыездной на долгие годы,  и занесена в списки КГБ за знакомство с ним.

Мне иногда снятся вещие сны. В этот раз, вижу себя в битком набитом автобусе, на голове красивая меховая шапка. Норбер ломится в переднюю дверь, а меня к нему не пускают ... Выбираюсь из автобуса, - шапки нет, исчез и Норбер.

После отъезда Норбера, я ещё иногда заходила к Нине... Срок контакта её мужа подошёл к концу и однажды, Нина подвела меня к окну на их кухне и сказала:

- Мы уезжаем, я вам не советую ходить в этот дом. За специалистами следят. Видите, вон ту серую «Волгу»- это КГБ. Они следят за всеми, кто встречается с иностранцами. Я не говорила вам этого раньше, думала, что вы знаете, а теперь вижу что нет, слишком вы молодая девушка, чтобы знать это.

Эта новость подействовала, как ушат холодной воды на голову. Период иллюзий в моей жизни заканчивался.  Ещё впереди была трансформация в женщину волевую, сильную, непослушную. Но сейчас, с этим надо научиться жить на своей Родине. Я совершенно нечаянно вышла из стада, правильно ходящих и думающих.

Естественно, со временем, я вышла замуж. О прошлом не хотелось думать, но о нём мне напоминали периодически. Свекровь ревновала меня к сыну. Я не имела права быть недовольной или пожаловаться на мужа. На мне стояла «печать греха»: встречалась с французом. И за этот грех, должна всю оставшуюся жизнь, в благодарность, что он на мне женился, стоять перед ним со слепленными ладошками, по-японски, в почитании его великого поступка.

Администрация государственная, тоже бдила. За это время я поступила в институт, получила экономическое образование, хорошее место в обществе. Но на этом пути, до меня доходили сигналы, что я под надзором. Надумала поступить в номенклатурный вуз, оказывается, это стало известно, и запрос пошёл в село, где родилась. Уточняли, кто мой дед, отец, что делали во время войны? С этим нормально, - деда расстреляли в гестапо в Золотоноше, его имя выгравировано на памятнике жертвам войны, в нескольких метрах от того рынка, где маме предсказали моё появление. Отец был на оккупированной территории и то, по причине очень  слабого зрения. На войну его не мобилизовали. Брат, как уже сказала, -  на рубеже окончания военной академии. Его проверки анкеты, уже давно прошли. А меня, как номенклатурную единицу (в Европе  это называется «государственный служащий»), на всякий случай, не выпускали за границу. Чтобы не сбежала, - такая ценная.

С мужем мы - одногодки. Он необычайно красив и спокойствия ему от женщин не было. Очень любил свою мать. Ничего нового. Борьба двух женщина за одного мужчину, которая отравила всю мою семейную жизнь. Плюс Эдипов комплекс супруга, из этой воронки я не выберусь при всех затратах энергии. Короче, жили нескладно. Шли годы, вроде всё для жизни обустроили, а поговорить не было с кем. У нас были разные два круга общения. Чувства присыпало пеплом от перегоревшего костра молодости. Я всё больше уходила с головой в работу.

Грянул Чернобыль. Мне на работу позвонила подруга-журналистка. В голосе её была тревога нешуточная. Встретились в обеденный перерыв:

- не знаю, что произошло, но трагедия где-то, это точно. Партийное руководство бегает, как на пожаре и журналистам ничего не говорят.

Было двадцать шестое апреля 1986-го.

Позвонила своему руководству в Киев, в комитет защиты мира, тем более, что должна была ехать туда в командировку. Начальник, всегда светский и воспитанный, резко бросил:

- Никуда не ехать! На улицу не выходить!

- А работа?- спросила я в полном недоумении. Странный совет в ответ:

- Надень платок, прикрой волосы, если будешь выходить на улицу! - и в трубке пошли гудки.

Как оказалось потом, он вплотную занимался уже эвакуацией детей из опасной зоны. Чернобыльская  АЭС - в девяносто километров от столицы. Из Киева уходили эшелоны во все концы нашей страны. Сегодня, моего начальника и друга, уже нет в живых. Умер от лейкемии. Первой волной смыло людей, у которых была давняя хроника, далее пошли аномалии с новорожденными детьми. Генетический код нашей нации, получил удар в самую сердцевину.

Летом я увезла старшую дочь поступать в медицинский институт в Ленинград. И когда она не прошла по конкурсу в первый раз, сказала ей:

- Останешься здесь. Найдём работу в госпитале, будешь поступать на следующий год.

- А мои подружки и наш город? - пыталась протестовать дочь.

- Дороги домой нет! - оборвала я её.

 Возвращалась в Украину одна через Москву. Знакомый дипломат, пошутил не к месту:

- Знаешь, какой теперь герб Украины?

- Нет, - ответила ему, думая как раз о том, что выпало на её долю.

- Двуглавый хохол! – сказал он, глядя весело, анекдот всё-таки. И я поняла, что страна моя осталась одна перед трагедией века.

Я уже знала, что жизнь состоит из движения вперёд и постоянной борьбы. Из наивной девочки, незаметно для себя, превратилась в женщину сильную, независимую, способную что-то менять в своей судьбе. Время пришло. Наработанное количество, стало переходить в качество.

Москва - за тысячу километров. Украина ждала помощи с Чернобылем. А планы атомных бюрократов были намечены давно. Было решено XXV съездом КПСС начать строительство атомной станции в Чигирине. Работы уже шли. В нулевой цикл вложены огромные народные деньги. Людям прибрежных сёл и в самом городе, рассказывали, как атомщики построят детские садики, и дома, и больницы. Одним словом, всё будет, как в раю. За исключением того, что Чигирин - сердце истории Украины, станет закрытым городом. Днепр будет охлаждать своими водами шесть планируемых реакторов. Там, на верху, всё мало было энергоносителей, почему бы не натыкать в Украине атомных станций, как грибов. Пора было действовать.

Первым «десантом» в Чигирин повезла всех сознательных писателей области на встречу с руководством атомной. Перо лучшего прозаика Украины, лауреата Шевченковской премии-Василия Захарченко, приоткрыло завесу закрытой темы. Его услышали писатели и эмигранты Канады, тоже подав свой голос из-за океана. С талантливой журналисткой Екатериной Таран мы подготовили ряд радиопередач на местном и республиканском радио, назвав их «Чигиринские колокола». В начавшейся перестройке, такая борьба - открыто критиковать решения партии, была ещё редкостью.  Я  была коммунисткой и знала, с кем имею дело. Много умных, влиятельных патриотов среди них мне помогали. Например, зам. начальника облисполкома - Дубовой А.М. Он пошёл на «грех» выпросил в обкоме партии копию Постановления о строительстве атомной в Чигирине. Эту копию я передам писателю Олесю Гончару.

Он выступит в Москве и поднимет эту тему. На месте, мы соберём  сорок пять тысяч подписей от жителей Чигиринского района. Этот чемодан подписей отвезу в Москву в приемную Президиума Верховного Совета. Заехав в Ленинград на студию хроникально-документальных фильмов, попрошу их снять сюжет о проблеме Чигиринской атомной. Приехали и сняли. Академия Наук Украины выдаст мне материалы топографических работ произведённых перед строительством нулевого цикла. Там чёрным по белому  написано – противопоказано, болотистые земли. Со времен Б.Хмельницкого, до Субботова, его резиденции, настилы выложены досками. Я уже не говорю о ценности самого Чигирина, Холодного Яра, Мотрёниного монастыря — этого культурного заповедника.

Оставалось ждать.

И ответ пришёл, казалось неожиданный, но оправданный годом борьбы. Прямо из ЦК КП Украины мне позвонил домой О.Гончар и поздравил с победой. Впервые,  за нашу партийно-съездовскую историю,  решение о строительстве АЭС было аннулировано в Москве.

Наступило спокойствие, и я поехала с подругой-писательницей заканчивать книгу стихов в Коктебель. Осень там была, среди невиданных лунных пейзажей гор. Море, выбрасывающее на берег полудрагоценные камни: аметист, топаз, сердолик. Сырые, прохладные вечера, чайный домик, куда мы ходили побеседовать.

Каждое утро я уходила в горы, медитировала. Новая энергия наполняла меня. И здесь…снова в моём сне появится Норбер. На этот раз, за стеклом огромного здания редкой архитектуры. Норбер меня заметил и стал стучать руками в это стекло. Я боялась что оно рухнет и проговорила странную фразу:

-Норбер, не стучи, я сама приеду! – и проснулась оттого, что произнесла её уже наяву. Меня, как ветром сдуло с постели. Не могла дождаться завтрака, чтобы побежать и рассказать об этом видении своей подруге. Рассказ мой ёё не удивил.

- Телепатия! - был её вывод.

- Помоги ему найти тебя!

И добавила:

- На свете всё имеет свой смысл.

Коктебельская осень закончилась. Книга была в издательстве.

В начале 1989-го чудом нашла свою старую записную книжку, куда Норбер вписал перед отъездом свой адрес. Написала письмо и, где-то через месяц, достала из почтового ящика его ответ. Письмо излучало сплошную радость. Верилось с трудом, что мы нашлись. Он торопился встретить меня, пригласил в гости. Это было сложно, но меня всё-таки отпустили с работы в разгар сезона с туристами, круизов по Днепру. Очутившись в самолёте, поднявшемся из аэропорта Борисполь курсом на Париж, я думала о том, что вот за три часа полёта одолею расстояние в двадцать лет, в прошлое. Хотя говорят – никогда не возвращайтесь! Эйфория появившейся возможности была сильнее чужого опыта и советов общих.

Аэропорт Шарля де Голля поразил архитектурой модерна. Много стекла, эскалаторы и тут я вспомнила, откуда брал начало этот сон в Коктебеле. Место было точно таким. За огромным стеклом стоял Норбер и с нетерпением вглядывался в лица пассажиров, пытаясь увидеть меня ту, которую он знал в прошлом. Да, мы оба изменились за это время. Норберу исполнилось пятьдесят четыре, мне - сорок. Но мы были готовы оживить прошлое, притянуть его в настоящее. Нам думалось, что победили Время.

Норбер жил в Париже, рядом с площадью Революции, на улице Королевских фонтанов. Работал инженером, будучи холостяком, до этого времени, легко подписывал контракты с фирмами на стройки во всём мире. В настоящее время, он работал в г.Шербур, куда мы и уехали в начале недели. Пока он был на работе, я проводила день на берегу Ла-Манша, вдали виднелся туманный Альбион, как называют Англию. Официант, по просьбе Норбера, носил мне охладительные напитки прямо на берег. Через две недели, Норбер повёз меня через всю Францию, знакомить со своими родителями, живущими в г.Тьйонвилль, который граничил с Германией и Люксембургом. Там он и сделал мне предложение. События развивались стремительно, Норбер торопился угнаться за прошлым.

Мне ещё предстояло вернуться домой, удивить моё руководство своим увольнением, оформить все документы для брака, чтобы вывезти с собой младшую дочь. Старшие дети, не могли следовать за мной по причине своего совершеннолетия. Сын ушёл в армию, старшая дочь училась в Ленинграде в медицинском институте. С мужем мы были в разводе уже два года. Стоило больших усилий прописать его назад в квартиру. Что такое прописка, понимают только наши люди, любой европеец от этого слова свернёт мозги.

Свадьба наша состоялась в Париже. Доминанта в чувствах, исходила от Норбера, а я следовала за ним в эйфории радости, что запреты рухнули. Но, как и бывает в жизни, за всё придётся потом заплатить свою цену. Увидеть вблизи, какая она - «чужая нация»?

Уехала домой, чтобы по новой начать готовить въездные документы для меня и меньшей дочери, уже на постоянное место жительства.

Норбер, каждую неделю звонивший в Украину, не сказал мне, что после моего отъезда, его выгнали с работы. Просил у своего руководства дать ему несколько дней, чтобы приготовить мой отъезд,… не разрешили. Тогда он самовольно отлучился на три дня, за что последовало строгое административное наказание. В результате, остался без работы и пособия.

В Украине, бегая по инстанциям, не знала, какие трудности нас ждут впереди в самом начале нашей семейной жизни. Наоборот, думала, что в далёкой Франции, за спиной мужа, мне ничего не грозит.

За время моего трехмесячного отсутствия, Норбер продал квартиру в Париже, чтобы купить дом в небольшом уютном городке Шательро в центре Франции. Сидел дома, был не у дел, и я с меньшей дочерью сидела рядом с ним. Казалось, что жизнь остановилась. Разлука с детьми разрывала сердце. Через год записалась в Университет г. Пуатье, чтобы усовершенствовать французский язык.

Для родственников Норбера, праздник длился один день, на нашей свадьбе в Париже. А потом пошли рассуждения на местный манер. Вот мол, приехала иностранка на всё готовое, рано или поздно ей всё добро достанется. Это не прошло бесследно для Норбера. Безденежье, безработица, депрессия, неумение жить с семьей, всё это - его сломило.

Потеряв дом, страну, работу, старших детей, я очутилась на чужбине с меньшей дочерью, рядом со сломанным, слабым мужчиной, который даже и представить не мог, чего мне стоила эта жертва соединения с ним. Французы так влюблены в себя, в свою страну, что им кажется, что наши люди только и ждут того момента, чтобы въехать в этот «рай».

По окончании учёбы в Университете по ускоренному курсу, с большим трудом я нашла работу переводчика на интернациональной фирме за шестьсот километров от Шательро. Взяла с собой меньшую дочь и уехала с ней работать. Без помощи, очень было трудно организовать свой быт. Зарплаты хватало лишь оплатить частную квартиру и питание. Тем более, что контракт был всего на шесть месяцев и быстро подошёл к концу. Вернувшись, домой в Шательро, увидела Норбера полностью опустившегося, без всякой силы бороться. Наши отношения начали резко деградировать. Мужу ни к чему были мои слёзы, ностальгия, тоска по детям, я ему стала в тягость. Выход для меня был один. Я первая заговорила о разводе.

- Когда корабль тонет – надо сбрасывать балласт, - горько уговаривала я Норбера. Он получает свою любимую свободу, а я с дочерью ухожу в свою неизвестную жизнь. Для меня это было полное фиаско, трагедия, прыжок без парашюта в чужое небо с дочерью на руках. О возвращении домой, и речи не могло быть. Я помнила слова отца, который не приветствовал мой отъезд-

- Никогда не возвращайся! Тем более, побеждённой! Борись до конца! – вроде бы он видел наперёд, что меня ожидало во Франции. К сожалению, мы уезжаем навсегда. Прежней страны уже не существовало.

Государственная квартира, которую я получила с дочкой, звенела пустотой. У Норбера ничего не взяла. Подруги снесли что могли: посуду, простыни, матрац. Прятала слёзы от дочери, чтобы она имела силы дальше учиться в колледже. По его окончанию, мы переехали в г. Пуатье и тут только мне удалось найти постоянную работу в мэрии этого города. Помог мой административный опыт.

С Норбером всегда поддерживала добрые отношения. Что поделаешь, если он не сумел бороться ни за нас, ни за себя? Он сильно постарел. Родители - умерли. Их смерть положила начало раздора между братьями за имущество, и он жаловался на них. Так получилось, что я – иностранка, оказалась единственным человеком, который его понимает, выслушивает.

Однажды утром, весной 1999-го, раздался звонок от Норбера. Он чувствовал себя очень плохо. Я, видевшая три раза инфаркт моей матери, поняла, что нужно реагировать очень быстро. Вызвала скорую и попросила врачей определить его в госпиталь Пуатье. Таким образом, можно его часто навещать. Лечение было эффективным и через месяц, Норбер уже в относительной форме выписался.

Летом, приехала дочь из Москвы с внуком маленьким. Сын, в этом году закончил свою учёбу в Университете здесь. Это дало ему возможность устроиться на работу. Он заберёт потом свою жену с дочкой из Украины. И в то лето Норбер снова попросит меня вернуться, стать его женой. Я не откажу.

 «Мы отвечаем за тех, кого приручили» (А. де Сент-Экзюпери).

Это была победа эмигрантки, выжившей вопреки всему и, на которую хотел опереться француз в своей старости, больше было не на кого.

Вот так продолжилась наша история с Норбером. А сюжет жизни идёт дальше, пока продолжается сама жизнь…

рисунок Рады Заяц

СВЯТАЯ _ РАДЕГУНДА

Мы думаем, что наша нынешняя жизнь интересна, наполнена смыслом и, вообще, - мы самые главные в этом мире. Но из далёкого прошлого к нам пробивается свет больших личностей, двигателей истории. И когда начинаем о них узнавать больше, актуальная беготня теряет смысл, тускнеет. Мы понимаем, история была не менее богата на события и личности, чем современность.

 Мне повезло жить в древнейшем городе Франции- Пуатье​, столице венского департамента. Так же как и многие, бежала по жизни, не останавливаясь перед зданиями чудной и чуждой готики, особо не задумываясь об истории страны нового обитания. Жизнь гналась за мной со своими проблемами эмигрантского выживания. И однажды наступило время Тишины. Тогда, вдруг, стало слышно пение птиц, природу, видна красота твоего окружения. Ностальгия отошла на второй план и вновь началась жизнь…

 Вот в такой период и открылась мне история Святой Радегунды, которая считается хранительницей города Пуатье.

Началась всё далеко отсюда, на земле галлов в шестом веке. В самом Риме императора не было. Управлял император Восточной Римской империи — Византии. Из Константинополя. Алльская провинция была самой красивой и самой верной провинцией империи.

Соседи — франки и тюрингцы, редко жили в мире. В 531 году вспыхнулат война. Король Клотер (Clotaire le roi merovingien) и его братья, при помощи саксов, захватили Тюрингию. Король Тюрингии – Герменфрид сломлен и бежал. Страна была в огне и крови - франки не оставляли на своём пути ничего живого. Когда уничтожение утихло, солдаты обнаружили двух детей. Девочка, лет десяти, прижимала к себе перепуганного младшего брата. Детей доставили к королям-победителям. Если детей не убили, то это никак не от жалости. Таких чувств короли не знали. Но эти дети - выходцы из королевской семьи. Иметь их в заложниках могло быть выгодным делом. К тому же, маленькая принцесса, обещала стать в будущем красивой девушкой.

Девочку звали Радегунда.

Жестокая ссора произошла между братьями-королями. В конечном итоге, они  тянули жребий и выиграл его Клотер.

 Эскорт с детьми прибыл в город Суасон (Soissons) , столицу франков. Клотер больше любил виллу в Атьесе, не похожую на замок или дворец, но скорее напоминавшую провинциальное поместье римлян, где в доме богато и комфортабельно проживает хозяин в окружении прислуги, ютящейся в земляных домиках. Он имел подобные поместья во всех своих провинциях и предпочитал бывать со свитой там, нежели в скучной столице.

 Резиденция, где находилась в плену Радегунда, наполнена  мозаикой, фонтанами и алтарём. Радегунда не видела такой роскоши в своей Тюрингии, остающейся теперь далёким воспоминанием.

К девушке были приставлены лучшие учителя королевства. Она выучила латынь, французский, много времени провела за чтением религиозных книг. К детям относились здесь со всем вниманием. Если Клотер разругался со всеми своими братьями, то по причине того, что имел свои, иные взгляды на будущее.

Клотер отметил и ум девочки, и жажду к  знаниям. Она могла стать в будущем хорошей королевой.

Радегунда погрузилась в чтение Библии и жизнеописания святых. Любовь к богу привела её к проблемам простых людей. Вокруг нее жили нищие люди. Грязь и голод были постоянными составляющими их жилищ. Дети этих несчастных смотрели зачарованными глазами на молодую и красивую принцессу, проходящую по улице. И сердце её полнилось жалостью к этим обездоленным. Очень часто она собирала бедных возле своего котла. Отмывала их от грязи, усаживала за стол и кормила всем, что смогла приберечь. Потом она обращалась к их душам, рассказывала о Боге, зачитывала абзацы, которые могли помочь людям дальше нести бремя жизни. Духовное начало у неё было очень сильно. Мысли летали, не зная преград, поступки были серьёзными.  Жизнь мирская её мало интересовала. Хотела всю себя посвятить Богу.

 Радегунду окружили знатные сверстницы. В этом кругу оказалось много сплетниц, завистниц, соперниц. Для них Радегунда всегда оставалась иностранкой, принцессой низвергнутой страны и при случае, ей всегда давали понять это. Ещё больше разгоралась их зависть, если видели, что Радегунда находится под покровительством самого короля. Тем более, что он овдовел и пошли упорные слухи, что Радегунда станет будущей королевой франков.

 Так думал и Клотер. Утончённая, образованная, эта девушка станет прекрасной королевой, способной принимать самые большие авторитеты империи. Тот факт, что она из рода Тюрингов, даст, наконец, долгожданный мир.

Даже в ранней молодости, Радегунда могла принять нужное решение, но теперь, прослыв женщиной, не имеющей страха, стала независимой в своих решениях. Ночью, узнав о намерениях короля, она убежала в сопровождении нескольких слуг. Но куда можно было убежать от короля на его земле? Никто не мог её приютить. Все боялись навлечь на себя опалу Клотера. Уставшую от бегов, её настигли воины короля и передали своему повелителю.

 Грустная Радегунда размышляла в карете: если Богу угоден этот брак, она подчинится его воле. Она подчинилась. Свадьба состоялась в столице, городе Суасоне и двадцатилетняя Радегунда стала королевой франков. Муж её уважал, прислушивался к её советам , но при этом она оставалась верной себе.  Клотер стал более уживчив со своими соседями по границе.

 Брат Радегунды, опальный принц, жил рядом с сестрой. Это он должен был занять трон Тюрингии, если бы страна не была побеждена. Мечтал уехать в Константинополь, но Радугунда уговорила его остаться рядом с ней. Брат Радегунды был единственным родным человеком из их несуществующего исчезнувшего рода.

Когда вспыхнуло восстание соседней Тюрингии, брату было 28 лет, и он возглавил мятеж. Радегунда в это время отсутствовала, она посещала монастыри, была в переписке со всеми эвеками больших городов, с Византией.

 По возвращении домой, она увидела во дворе, убитого Клотером своего родного брата. На этот раз, между супругами произошёл большой скандал, имевший позже серьёзные последствия. Клотер вовсе не гордился тем, что он сделал в пылу гнева. Радегунда настаивала на своём немедленном отъезде в город Тур, чтобы молиться в уединении за грех своего мужа перед её семьей. И это обозначало конец их супружеских отношений. Клотер больше не увидит свою жену, с которой уже прожил десять лет.

 Приехав в Тур, Радегунда просит эвека дать ей титул дьяконессы. Она хочет стать монахиней. Эпоха эмансипации женщин была ещё далеко. Постричь в монахини замужнюю женщину, да ещё и королеву страны, задача непосильная даже для влиятельной церкви. Но решение искалось. Церковь зарегистрировала разрыв супругов. Естественно, Клотер узнал об этом, но на такие тонкости не обратил внимания. Он считал, что если Радегунде нужно время для траура по брату, то пусть она его получит.

 В Туре Радегунда не задержалась, а двинулась дальше на Пуатье. Там она решила обосновать монастырь.

 Клотер, ощущавший себя виноватым в гибели брата Радегунды, решил не форсировать события. Он не верил, что потерял жену навсегда. Прошло ещё несколько месяцев. Радегунда прочно стояла на идее открыть монастырь в Пуатье. Для этого, она написала письмо Клотеру с просьбой подарить ей землю.

Клотер не возражал.

 Монастырь возводили очень споро. Как только строительство было завершено, церковь признала Радегунду дьяконессой этого монастыря. Она собрала девушек из богатых семей, которые хотели жизни в монастыре, отрешённой от дел мирских, заполненной трудом и молитвами.

Подтверждением тому, что бренное и мирское было чуждым Радегунде, стал тот факт, что она отдаёт роль настоятельницы монастыря другой сестре по вере, оставаясь, простой монахиней.

 А в столице франков, долгое отсутствие Радегунды уже стало тяготить Клотера. Он решил ехать забирать жену. Узнав об этом, Радегунда умоляет эвека Тура остановить Клотера любой ценой. Сёстры в монастыре, обратились к молитве и посту, чтобы помочь ей. И помощь не замедлила прийти свыше. После долгой беседы Клотера с эвеком Тура, маловерящий в бога король, вдруг простёрся ниц на каменном полу и пообещал в слезах и с пылом в сердце, что оставляет Радегунду в покое дальше вести свой путь. Победа Духа состоялась.

 Тридцать пять лет проживёт Радегунда в монастыре безвыездно. Всю жизнь положит Богу, молитве, тяжёлому труду. Влияние её на церковь, королей и страны будет весомым и благотворным. К её слову будут прислушиваться все. Для себя Радегунда не попросит ничего. Но для веры своей, чтобы опереться на неё и жить, она мечтает получить святую реликвию Креста, того, что нёс Христос на Голгофу и на котором его распяли. Крест хранился в Вифлееме и часть его в Константинополе. Оттуда и пришёл положительный ответ. За заслуги Радегунды перед церковью - реликвия святого Креста направляется в Пуатье.

 Весь монастырь переполнен счастьем и радостью от такого события. Радегунда затворилась в келье и долгие дни молится, не принимая пищи. Вера её достигла апогея. Ей явился Христос и сказал:

-Ты, самый большой бриллиант в моей короне. Сейчас ты у меня сидишь на коленях, но скоро будешь в моём Сердце!

И на каменном полу, куда ступил Христос своей босой ногой, навечно остался отпечаток, который и сегодня мы можем видеть в церкви Святой Радегунды в Пуатье.

 Впервые за долгие годы, Радегунда вышла из монастыря к воротам города, чтобы встретить святую реликвию. Даже эвек Пуатье, взревновав Радегунду к мировой славе на её скромном посту, уехал на это время из города. Ибо знал, попроси он эту реликвию у Византии, никогда бы не получил её. Есть разница между ним и Радегундой. Он - эвек, служитель церкви, а Радегунда — святая!

 Умерла Радегунда в 587 году. Горько оплакивали её сёстры. Долго лежала она в церкви города Пуатье (которую потом назовут её именем). Множество людей прощалось с ней в течении месяца. Заботливо обкладывали травами тело святой её монахини. Но тления не было. Затем, гроб закрыли и установили навечно в этой церкви на берегу реки Клан.

 Монастырь Святой Радегунды находится недалеко от города Пуатье в удивительном месте, в аббатстве Святого Креста. К сожалению - реликвия кусочка креста, подаренного Византией, исчезла в 1943-м, во время оккупации.

Кто побывает в этих местах, сразу отметит нисходящее благолепие. В монастыре монахини разрешают пожить некоторое время. Гостям позволено принимать участие в службе религиозной, разделять трапезу с ними. Шума города нет, - тишина, покой, особая энергетика.

Зачем я вам всё это рассказываю? По причине того, что вас тоже может носить море Жизни так, что не видно и берегов родных. Как удержаться на плаву? Да просто, верой и неустанной борьбой до заветной черты. Личностей, двигателей истории, жизнь нам оставила достаточно. Важно остановиться один раз, оглянуться вокруг. И выбрать их. Они, может быть, даже, совершеннее нас. Протяните руку, к ним и вам откроется многое...